Пэлем Грэнвил Вудхауз.
1881 - 1975
Внимательный читатель, конечно, заметил, что рассказы мои, в сущности, - юмористические; и теперь самое время предложить ему очерк о юморе, который просто обязан рано или поздно написать каждый член нашей гильдии.
В XVI веке "юмор" определяли как "смущение в крови" и, хотя делали это, скорей всего, из вредности, не так уж ошибались. Правда, я бы сказал "смещение". Чтобы стать юмористом, надо видеть мир не в фокусе, другими
словами - страдать небольшим косоглазием. Тем самым, вы относитесь несерьезно к очень важным установлениям, а люди хотят в них верить и тоже смотрят на вас искоса. Статистика говорит нам, что 87,03% косых взглядов обращены на юмористов. Солидный человек все время боится, как бы мы чего не выкинули, словно нянька, чей питомец проявляет склонность к преступности.
Возникает та напряженная неловкость, какая царила в замке, когда по нему бродили шуты. Полагалось их как-то использовать, но особой любви они не вызывали.
- И что он порет? - шептал жене король или, скажем, граф. - А ты еще его подначиваешь! Вот, утром, с этими воронами...
- Я просто спросила, сколько ворон уместится в жилете бакалейщика. Так, для разговора.
- А что вышло? Звякая, как ксилофон, он покрякал - ненавижу эту манеру! - и ответил: "С утра - добрая дюжина, а если светит Сириус - поменьше, роса вредна при цинге". Ну, что это такое?
- Это юмор.
- Кто тебе сказал?.
- Шекспир.
- Какой еще Шекспир?
- Ладно, Джордж, успокойся.
- В жизни не слышал ни про каких Шекспиров!
- Хорошо, хорошо. Неважно.
- В общем, ты ему скажи, чтобы он ко мне не лез. А если еще раз треснет этим поганым пузырем, я за себя не отвечаю.
Юмористы чаше всего - люди мрачные. Причина в том, что они ощущают себя изгоями или, скажем так, экземой на теле общества. Интеллектуалы презирают их, критики - кое-как терпят, ставя вне литературы. Люди
серьезны, и на писателя, не принимающего их всерьез, смотрят с подозрением.
- Вам все шуточки, а Рим-то горит! - укоризненно замечают они.
Лучше бы жалеть юмористов, лелеять, они ведь очень ранимы. Огорчить вы их можете в одну секунду, спросив: "Что тут смешного?", а если все-таки засмеялись - сказав, что они в конце концов "просто юмористы". Слова эти бьют их наповал. Засунув руки в карманы, выпятив губу, они поддают ногой камешки, сопоставляя свою участь с участью бродячей собаки.
Вот почему в наше серое время трудно найти смешной рассказ, не говоря о пьесах. Драматурги соревнуются в мрачности. Поскольку десять пьес из двенадцати с треском проваливаются, можно предположить, что они не правы.
Если бы, поступившись весом и важностью, они стали помягче и повеселей, всем было бы лучше. Нет, я не против кровосмешений и безумия, но всему - своя мера. Смех тоже не повредит.
В театре давно уже не смеются. Там слышишь только тихий, свистящий звук, который издают встающие дыбом волосы, да резкое кряканье, когда актеры произнесут одно из тех коротких слов, какие прежде употребляли в кабаках низшего пошиба. Вспомнить смешно, что, когда слово "черт" впервые прозвучало на Нью-йоркской сцене (если не ошибаюсь, в пьесе Клайда Фитча), поднялось Бог знает что, вызвали полицию, а может - и войска.
Конечно, переход будет медленным и нелегким. Поначалу, услышав смех, зрители решат, что кому-то стало плохо, и зашепчутся: "Врача, врача!" Но понемногу привыкнут, и мы снова ощутим в зале не похоронную атмосферу, а что-то более приятное.
Самый печальный юмор в наши дни, я думаю, русский. Чего вы хотите? Когда живешь в стране, где всю зиму надо тереть снегом посиневший нос, особенно не разрезвишься, даже при помощи водки.
Хрущева, по-видимому, считали заправским шутником (тот, кто так не считал, живя при этом в Москве, таил свои чувства), но ограничивался он эйзенхауэровской шуткой о гольфе и русскими поговорками. Если есть на свете
что-то безрадостней русской поговорки, прошу мне об этом сказать. "У нас, - сообщал он своим соратникам, -- говорят: курица переходит дорогу, а умный человек боится разбойников". Тут лицо его трескалось поперек, глаза исчезали, как устрицы, когда их тушат, - и соратники догадывались, что если на секунду запоздают со смехом, следующая их работа будет в Сибири. Может быть, придет время, когда Россия обратится к историям о муже и жене или о двух ирландцах на Бродвее, но я в этом не уверен.
Перечитал и заметил, что, по забывчивости, так и не определил, что такое юмор. (Авторы и лекторы вечно спрашивают: "Почему мы смеемся?" Хорошенький у них будет вид!) Итак, определить я забыл. Лучше приведу слова
из книги д-ра Эдмунда Берглера "Чувство юмора".
Вот, пожалуйста: "Смех - защита против защиты. Обеими реакциями мы обязаны неосознанному эго. Жесткость суперэго снимается тем, что мы обращаем кару в удовольствие. Суперэго упрекает эго и за такую подмену, а эго создает новую защиту, образуя тем самым триаду, в которую входит смех".
То есть как - непонятно? Ну, знаете! Молодец, Эдмунд. Так и держи, и не дай тебе Бог засмеяться.
Обожаю его Дживса с Вустером. Пробую найти в электронных библиотеках пока не получается.
